В связи с тем, что в современной гуманитарной науке существует большое количество определений дефиниции «миф», но нет единого, универсального, исчерпывающего, выстроить четкие границы данному понятию непросто. Один из крупнейших специалистов в области мифологического сознания М. Элиаде говорил о мифе как о сакральном откровении, «подлинном, реальном событии» [Элиаде; 10] Ученый А. Ф. Лосев, создавший фундаментальные труды в области мифологии (такие, к примеру, как «Диалектика мифа»), указал на то, что миф «стал основой современных художественных образов» [Лосев; 393]. К характеристике мифа обратились и современные исследователи. Так, к примеру, Е. Н. Корнилова акцентировала еще одну его составляющую, выявленную А.Ф. Лосевым.  Миф – это «пропагандистские и идеологические клише, целенаправленно формирующие общественное сознание» [Корнилова; 13]. Таким образом, проанализировав работы М. Эдиаде, К. Армстронг, Р. Барта, А. Ф. Лосева, В. Н. Топорова, можно выделить следующие функции мифа: он излагает генезис всего сущего, иными словами, миф – это детализированное описание подвигов, совершенных кем-либо или чем-либо (богов, растений, животных, людей, наделенных сверхъестественной силой).  Миф имеет прямое отношение к тому, как произошла фиксация и ассоциация определенного явления в человеческом восприятии, а также предполагает получение опыта и предлагает правила, «необходимые для выживания человеческой цивилизации»[Мелетинский; 11] на заре ее существования.

Миф тесно связан с мифологией, – это «синкретическое единство мифов» [Мелетинский; 7] в понимании Е. М. Мелетинского, то есть полноценный конгломерат религии и ранней философии, удобный язык символов, которым описаны вечные модели поведения. К. Армстронг в своей монографии «Краткая история мифа» выделила пять важных принципов мифологии:

1. в основе всегда «лежат опыт столкновения со смертью и страх исчезновения»[1];
2. мифология, как правило, «связана с ритуалом»[2], следовательно, миф не имеет смысла вне священнодействия, его породившего;
3. мифология «повествует о неведомом»[3]: герои мифов часто ходят туда, где еще не были, и делают то, чем ранее не занимались;
4. мифология «подчиняет наше поведение нормам»[4], показывает человеку модель поведения;
5. «все мифологии провозглашают существование иного мира»[5], мира богов, который существует параллельно с нашим и поддерживает его.

Таким образом, можно суммировать пять данных принципов единым выводом: мифология повествует о собственной картине мира того или иного народа.

У изучения мифа и исследования специфики его трансформации есть свои устоявшиеся традиции, которые отчетливо прослеживаются в трудах М. Элиаде, К. Леви-Стросса и Р. Барта и русских исследователей А. Лосева, В. Проппа, Е. М. Мелетинского, Э. Шафранской. Их можно определить следующим образом: авторы, создающие на основе мифологического материала свои произведения, преобразовывают христианские, языческие, античные мифологические сюжеты. Это позволяет проявиться, как справедливо указывает на это П. С. Черкесова, «авторскому новому мифу»[6], в котором прослеживаются образы и сюжеты различных мифологий.  В своей работе «мифологические мотивы в современном русском фэнтези» П. С. Черкесова также пишет о том, что мифологизм современных авторов преимущественно ориентирован на «неизменные начала <…>, вечные ориентиры и константы человеческого бытия»[7], что позволяет сделать следующий вывод: фэнтези основано на традиционных мифах, которые авторы самостоятельно конвергируют со знакомой им реальностью или создают такую реальность с нуля. Так, например, Толкин проецировал на «Властелина Колец» кельтскую, германскую и христианскую мифологии, проектируя на их основе уже собственный мир с оригинальным мифическим сводом.

В данной статье рассматривается влияние скандинавской мифологии на роман-фэнтези О. Скотта. Оден Скотт – это современный американский писатель, который получил широкую известность благодаря аллюзиям на литературный стиль Роберта Ирвина Говарда, американского автора, написавшего историю варвара Конана. Скотт получил высшее образование в области английского языка и истории. Эти знания придали его романам особое правдоподобие при описании различных событий. За свои предыдущие работы, «Men of Bronze», «Memnon» и «The Lion of Cairo», действие которых происходит в Древнем Египте и Древней Греции, писатель получил одобрение влиятельного «Общества исторического романа» (англ. Historical Novel Society), некоммерческого международного литературного объединения, которое занимается пропагандой и распространением жанра исторического фэнтези.

Произведение «Стая воронов» стало первым в трилогии, которую критики окрестили «Orc novels». Роман был издан в 2017 году на английском языке, а в 2019 году был переведен на русский Д. Сергеевой. Книга повествует о Гримнире, последнем из народа каунов, который живёт на острове Зеландия и мечтает отомстить убийце своего брата Бьярки Полудану. Жажда мести уводит Гримнира из Дании в Англию, а потом в Ирландию, однако путешествует он не один, а в компании Этайн — молодой христианки, которая переоделась мужчиной, чтобы нести данам свет истинной веры. Гримнир обманом и силой привязывает её к себе после их первой встречи и заставляет вернуться вместе с ним в Британию. Вынужденная следовать за кауном, Этайн переживает множество событий: видит древо миров — Иггдрасиль, встречает врагов, как людей, так и других существ, и, наконец, оказывается на поле великой битвы под Дублином. «Стая воронов» повествует не только о мести: рассказывает о столкновении старого и нового, языческого и христианского, отцов и детей.

Проанализируем репрезентацию скандинавской мифологии в данном романе. Мифологическое и мифическое может быть выражено при помощи, например, типичных сюжетов. Хотим отметить, что «типичными скандинавскими сюжетами» в контексте нашего исследования мы будем именовать события, упоминания которых встречаются в канонических текстах: поэтической «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде» С. Стурлусона. Кроме того, влияние мифологии может быть отражено при помощи архетипов, «стереотипов массового сознания» [Юнг; 6], которые объединяют в себе герои и разнообразные антропоморфные существа, например, человекоподобные животные. Архетип обладает гибкостью и универсальностью, что дает широкие возможности для «интерпретации в рамках национально-культурных традиций» [Растунцев; 111]. Исследовать на предмет влияния мифологии можно также и фольклорную традицию. Так как мы ограничены форматом статьи, мы сосредоточили наше внимание именно на фольклоре, который можно встретить в произведении О. Скотта «Стая воронов».

Остановимся подробнее на понятии «фольклор» (от англ, folk — народ, lore — мудрость). Согласно определению Л. И. Тимофеева, фольклор – это «устно-поэтическое творчество народа» [Тимофеев; 437], которое включает в себя также музыку и танец.  Известный литературовед указывает также, что в США фольклором называются все виды народного творчества, верования и обычаи. В своем исследовании мы придерживаемся именно этой позиции. 

Все образцы скандинавского фольклора, найденные в произведении, можно разделить на несколько категорий:

• прямые цитирование «Старшей Эдды»;
• поэзия, подражающая эддической в строе и стиле;
• лексемы и фразеологические единицы, отсылающие к фольклору.

Обратимся к цитированию и подражанию эддической поэзии подробнее.  «Старшая Эдда» – это памятник исландской литературы, датируемый XIII веком. Эддическое эпическое полотно короткое, состоит из отдельных песен, однако все сюжеты объединены общими событиями и героями, вследствие чего восприятие рукописи не затруднено. Кроме того, как справедливо заметил А. Я. Гуревич, в песнях «Эдды» «широко применяются фольклорные формулы, клише и иные стилистические приемы»[8], то есть то, что характерно для устного стихосложения.

Непосредственно прямое цитирование Эдды встречается в тексте два раза: Гримнир, главный герой романа, поет строки из языческой песни, готовясь к сражениям. Эта песнь представляет собой отрывки из «Прорицания Вельвы», строфы (так называемые «висы») №45 и №57.

«⁴⁵ Братья начнут биться друг с другом,

Родичи близкие в распрях погибнут;

Тягостно в мире, великий блуд,

Век мечей и секир, треснут щиты,

Век бурь и волков до гибели мира;

Щадить человек человека не станет». [Корсун; 13]

«⁵⁷ Солнце померкло,

земля тонет в море,

срываются с неба

светлые звезды,

пламя бушует

питателя жизни,

жар нестерпимый

до неба доходит». [Корсун; 15]

Интересно расположение этих отрывков в романе: строфу №45 Гримнир поет перед первым боем, который описан в романе. Этими словами каун пообещал своему сопернику Ньялу, что тот не доживет до рассвета. Строка «щадить человек человека не станет» оказалась пророческой: Гримнир действительно не испытал никакой жалости. Строфу №57 Гримнир поет перед финальной битвой романа, когда войска мятежных ирландцев под предводительством Бьярки Полудана должны были встретиться с легионом короля Ирландии Бриана мак Кеннетига. Эта виса точно описывает состояние каждого бойца перед решающей схваткой в их жизни, и, в том числе, состояние самого Гримнира: все ждут битву, и эта жажда настолько сильная, что переполняет каждого участника.

Автор произведения, Оден Скотт, предпочел не только процитировать «Эдду», но и сам написал подобные стихи, используя эддическое стихосложение. Оно возникло на основе «древнегерманского аллитерационного стиха»[Стеблин-Каменский, 1979; 30] и представляет собой свободную и простую форму. В таком стихосложении есть внутренние рифмы, а количество слогов и строк в висах не регламентировано. Всего в романе 27 строф, каждая из которых составлена при помощи эддического стихосложения. В нашей статье мы рассмотрели только самые показательные и яркие варианты.

Обратимся к примеру, состоящему из двух строф:

«Гримнир очнулся, (5)

злобный, не видел (5)

рядом он недруга, (6)

хитрого змея; (5)

Головою потряс, (6)

власы растрепались, (6)

когда обнаружил (6)

Наинна сына. (5)

Сияньем холодным (6)

блестят глаза Нали: (6)

алчет отмстить (4)

за братьев убитых; (6)

под древом он прятался, (7)

сил набираясь, (5)

зубами скрипел, (5)

преисполненный яда».(7) [Скотт; 91]