T. 8, № 4. С. 96–102.

Исторические науки

2023

Для цитирования: Раугияйнен Н. Д. Немецкая перепись населения 1941–1943 гг. как источник по генеалогии ингерманландских финнов // StudArctic forum. 2023. T. 8, № 4. С. 96–102.

Эвакуация в Финляндию ингерманландских финнов во время Второй мировой войны является довольно важным эпизодом как при изучении истории этого народа, так и при изучении генеалогии его представителей. Безусловно, эвакуацию невозможно было провести без документирования многих аспектов этого сложного процесса. В ходе документирования были созданы в том числе раннее рассмотренные миграционные карты [Раугияйнен], составленные на каждого взрослого эвакуируемого и изобилующие биографическими сведениями, а следовательно, довольно необходимые при изучении генеалогии ингерманландцев. Часть ингерманландских финнов не была эвакуирована: кто-то оказывался от переселения ввиду различных причин, кто-то до эвакуации не дожил. При этом существует ещё один источник, сведения из которого способны внести большой вклад в исследование генеалогии ингерманландцев первой половины XX века, причем как эвакуированных, так и не задействованных в данном процессе.

Эвакуации предшествовал процесс переписи населения оккупированной территории, в рамках которого были составлены списки этнических меньшинств Ленинградской области, коллекция которых (Leningradi oblasti vähemusrahvuste elanike nimekirjade kollektsioon)¹ хранится в Национальном архиве Эстонии (Rahvusarhiiv). Данные списки практически не упоминаются в отечественных исследованиях. Н.Д. Козлов, описывая особенности оккупационного режима пригорода Ленинграда, указывает на многоразовое проведение немцами переписи населения, не упоминая отложившиеся в её ходе источники [Козлов : 283]. В. Цыпин приводил пример подобных переписей в виде регистрации отдельных возрастных и этнических групп с целью помещения в концентрационные лагеря или уничтожения, не упоминая при этом регистрацию финского населения [Цыпин]. Эстонские исследователи Айги Рахи-Тамм и Арго Куусик в своей работе, посвященной эвакуации эстонцев во время Второй Мировой войны, уже упоминают исследуемые списки в контексте организации эвакуации, описывая лишь некоторые сведения, интересующие организаторов переписи. В качестве источника по генеалогии списки до сих пор не рассматривались. Более того, среди российских исследователей истории семьи они малоизвестны, несмотря на их доступность: списки оцифрованы и открыты для просмотра онлайн на архивном портале Saaga². Автору известна лишь одна работа с использованием этих материалов для изучения своей генеалогии (без ссылок на эстонский архив)³. Целью данной работы является выявление ценности данных списков как генеалогического источника через анализ объема передаваемых ими данных, выявление несоответствий с другими документами и оценивание эффективности родословного поиска с помощью этих списков на конкретных примерах.

Сама перепись проводилась для ознакомления с положением представителей национальных меньшинств с целью дальнейшего их переселения в иные места проживания [Rahi-Tamm : 109]. Коллекция содержит в себе списки эстонцев, литовцев, латышей, немцев, финнов (списки по ним будут использованы в работе) и води, разбитые по районам Ленинградской области. По представлениям нацистских властей указанные народы занимали более высокое положение, нежели русские, поэтому могли быть сохранены и вывезены за пределы Советского Союза. Более того, весьма неравнодушны к судьбе одного из этих народов, ингерманландцев, были финны [Халтсонен : 450].

Организатором переписи была осуществлявшая подавление народного сопротивления [Козлов : 281] Айнзацгруппа А полиции безопасности и службы безопасности [Rahi-Tamm : 107], что подтверждается надписью на обложке каждого разворота списка (Herdhaltungsliste). На некоторых листах уточнялось: «Dienstelle Reval (Sonderkommando 1.а.)» – Департамент Ревеля, Зондеркоманда 1А. Она являлась подкомандой Айнзацгруппы А до её реорганизации в 1942–1943 годах.  На каждой обложке указывался район (Rajon), муниципалитет/община (Gemeinde), деревня (Dorf) и номер листа по этому населенному пункту. Сами списки оформлены в виде таблицы, графы которой написаны на трех языках: немецком, финском и эстонском. Сам список мог вестись на одном из этих языков, у финнов чаще всего он вёлся на финском и немецком.

Каждая строка списка отражает сведения об одном человеке. В отличие от миграционных карт, составлявшихся на каждого взрослого человека (в карте которого уже могли упоминаться его дети), списки указывали детей наравне со взрослыми. Помимо основных данных (фамилии, имени, даты и места рождения), указывалось семейное положение (состоит ли в браке; является вдовцом или вдовой) и членство в семье (кем приходится главе семьи). В некоторых списках для удобства просмотра семьи были отделены друг от друга штрихами. В случае гибели человека, которая не всегда регистрировалась органами ЗАГС во время Великой Отечественной войны, ставилась соответствующая отметка с датой смерти. Списки предусматривали указание профессии, но зачастую ограничивались значениями «земледелец» (maanviljelijä/Bauer) и «рабочий» (työläinen/Arbeiter). Присутствуют уточнения, например «учитель» (opettaja), «гидротехнолог» (hydröteknikko) или «пекарь» (leipuri), но в миграционных картах профессия описана точнее. Кроме профессии переписываемых, мы можем почерпнуть сведения и об их образовании: указывалось количество лет обучения в школе (иногда уточнялось – количество лет, проведенных в начальной школе, alakoulu), а если пройдены следующие ступени образования, то учитывались и они (например, Педагогический техникум – Pedteknikumi). В ином случае ставилась отметка о непосещении школы. Существуют некоторые несовпадения с данными миграционных карт в количестве лет обучения, но они, как правило, невелики – порядка одного года. Такие несоответствия могут обуславливаться разными способами учета образованности: если в списках указывалось количество лет обучения, то в миграционных картах зачастую ставились иные условные обозначения, подразумевающие, возможно, ступени образования.

 

 

Рис. 1. Пример переписного листа (левая часть разворота)⁴

 

Важным для немецких служб было и уточнение национальности каждого человека. Эта графа существовала несмотря на общее разделение списков по национальностям, поскольку были возможны смешанные семьи, где, например, отец был ингерманландцем, а мать – русской. Существовала отдельная графа для эстонцев с вопросом о необходимости немедленного перевода в Эстонию. При положительном ответе необходимо было уточнить причину срочности такого перевода. Указывался родной язык переписываемого (в большинстве случаев это финский), а также другие иностранные языки, которыми он владел. Как правило, это был русский, но владение им было не всеобъемлющим. Политическая надежность также интересовала полицию безопасности – Рахи-Тамм и Куусик уточняют, что люди, прожившие в «коммунистической стране» в течение двадцати лет, были в глазах нацистов совсем не заслуживающими доверия [Rahi-Tamm : 110]. Несмотря на это, в графе о политической надежности, как правило, ничего не указывалось. Были исключения: например, указание на членство в комсомоле в определенные годы, но и тут могут иметься некоторые несоответствия уже известным фактам: сроки пребывания в молодежной организации могли сознательно уменьшаться опрашиваемым, дабы быть в более безопасном положении перед оккупантами, нежели он может быть, а членство в партии и вовсе замалчиваться. Похожие сведения, а именно законопослушность, интересовали и составителей миграционных карт [Раугияйнен : 13]. Учитывая частоту указывания сведений в данной графе, можно сделать вывод о не самой высокой необходимости (или даже некоторой пренебрежительности) в понимании политической надежности населения в процессе переписи, либо о низком количестве «политически опасных» граждан (или их сокрытии) среди ингерманландцев на оккупированной территории.

Интересовало немецкие службы и имущество населения – до прихода большевиков к власти и на данный момент. Первое указывалось намного реже, нежели второе. В случае указания имущества в обеих графах был виден явный перевес в количестве дореволюционного имущества. Описывалось количество земли в гектарах, количество скота (отдельно для каждого вида поголовья). Эти данные позволяли организаторам переписи понять, в какой степени имущество людей было уничтожено или конфисковано за годы советской власти [Rahi-Tamm : 110], однако цель такой заинтересованности не совсем ясна. Несмотря на это, подобные данные по-своему уникальны, поскольку в миграционных картах эти категории не описываются, а документы с описанием количества земли и скота у ингерманландских жителей 1920–1930-х годов довольно редки.

Богата на преподносимые сведения графа «примечания». Всегда указывалась конфессиональная принадлежность переписываемых, в большинстве случаев это было лютеранство. Довольно часто встречаются отметки о мобилизованных мужьях и сыновьях. Кроме имени мобилизованного, указывались его год рождения и дата мобилизации в Красную Армию (иногда с точностью до дня призыва). Вписывались сведения (имя и год рождения) о родственниках, находящихся в Ленинграде (иногда в больнице Ленинграда) или за границей. В примечаниях имеются весьма подробные записи о болезнях: «рука и нога парализованы» (Hand und Fuss paralysiert), «Сахарная болезнь» (Zuckerkrankheit), «инвалид – без руки» (Inwalid – ohne hand), «болен» (Krank) и другие. Нетрудоспособные обозначались статусом «ei tule toimeen». Часто указывалось, что переписываемый не может перезимовать без помощи (Kann nicht ohne Hilfe überwintern), что свидетельствовало о не лучших условиях жизни местного населения в условиях оккупации. Это подтверждали и в самой Германии: проект переселения ингерманландцев от декабря 1941 года сообщал о ничтожном количестве продовольствия, которого хватило бы на срок до двух месяцев, и невозможности предоставления достаточной помощи со стороны германских войск [Халтсонен : 450]. При этом, как сообщало управление НКВД по Ленинградской области, летом 1941 года именно немецкое командование полностью отбирало урожай и теплую одежду (часто это доходило до откровенного грабежа) у местного населения, что вкупе с последствиями боевых действий привело большому количеству смертей от голода и болезней зимой 1941–1942 гг. [Мусаев : 294-295]. Более «лояльное» отношение нацистов к финно-угорскому населению также не мешало им рассматривать ингерманландцев в качестве рабочей силы, изнурять и истязать их наравне с русскими [Козлов : 286]. Тем не менее, по просьбам своих союзников, Германия весной 1942 года начала оказывать продовольственную помощь остающимся на грани голодной смерти ингерманландцам [Мусаев : 295]. Более сложен для понимания статус «беженцы от войны» (Kriegsflüchtlinge), указывающийся далеко не у всех. Возможно, так разделялись люди, бегущие от боевых действий в более спокойные районы и живущие непосредственно на оккупированных территориях.

Нахождение человека в одном из списков также позволяет уточнить его место жительства на начало 1940-х годов, что является довольно важным в отслеживании его перемещений: многие ингерманландские деревни, упомянутые в более ранних переписях (последние церковные списки населения (Rippikirja) в некоторых приходах датированы 1920–1930 годами, а в некоторых подобные вовсе отсутствуют), уже не существовали. Кроме того, нахождение человека в переписных листах помогает подтвердить или опровергнуть семейные легенды. По одной из таких было известно, что Екатерина Петровна Роугияйнен, жительница Красносельского района, умерла во время оккупации. В миграционных картах её детей стоит отметка о гибели матери без уточнения года смерти. В переписных листах можно увидеть Екатерину жительницей посёлка Тайцы. Таким образом устанавливается период, в который она могла умереть: от даты начала проведения переписи до даты заполнения миграционных карт её детей, что подтверждает семейную легенду. Помогают списки и в установлении родства: Айно-Нина Тимонен, потерявшая родителей во время бомбежки, точно знала, что упомянутая Екатерина была её бабушкой. Требовалось узнать, кто из шести сыновей Екатерины был её отцом. В расследовании помогли указанные списки, в которых Айно-Нина указывалась с овдовевшим отцом и братом. Подобный поиск родственников, особенно женщин (затруднительный из-за традиционной перемены ими фамилий), возможен, поскольку в источнике прописывается дата и место рождения, с которыми можно обращаться к записям о рождении для определения их в системе родства.

Так как не всё население, упомянутое в списках, было вывезено за пределы Советского Союза, данные переписи могут быть порой единственным используемым в генеалогическом исследовании источником информации о жизни оставшихся в Ленинградской области ингерманландцев начала 40-х годов XX века. В случае отсутствия более ранних источников, данные списки способны стать основой для родословных поисков среди ингерманландцев первой половины XX века, началом поиска «вглубь веков», а также привнести новые сведения в уже проведенные исследования.

Таким образом, списки населения, составленные немецкими службами на территории Ленинградской области, весьма богаты на сведения о представителях национальных меньшинств, в том числе об ингерманландцах, и являются весьма важными в процессе изучения их генеалогии. Сведения о семье, профессии, образовании и имуществе ингерманландца, преподносимые в переписных листах, гораздо доступнее аналогичных сведений из иных источников ввиду более свободного доступа для исследователей. Несмотря на небольшие расхождения с другими источниками, значимых несоответствий с действительностью в списках не обнаруживается. Поиск по данным спискам может быть весьма эффективен, что проиллюстрировано на конкретных примерах. Результаты этого поиска могут приводить как к дополнению небольшими фактами уже исследованной семейной истории, так и воссоединению целых семей. Исходя из вышеперечисленного, списки можно считать довольно важным источником по генеалогии ингерманландских финнов.

Список литературы

Козлов Н.Д. Особенности оккупационного режима и повседневной жизни населения пригородных районов осажденного Ленинграда // Великая Отечественная война 1941-1945 гг.: подвиг народа и уроки истории: Сборник статей по материалам Международной научной онлайн конференции, Казань, 20–21 октября 2020 года. Казань: Институт истории имени Шигабутдина Марджани Академии наук Республики Татарстан, 2020. С. 279–290.

Мусаев В.И. Политическая история Ингерманландии в конце XIX—XX веке. Санкт-Петербург: Нестор-История, 2003. 450 с.

Раугияйнен Н.Д. Миграционные карты как источник по генеалогии // Научно-исследовательская работа обучающихся и молодых учёных: Материалы юбилейной 75-й Всероссийской (с международным участием) научной конференции обучающихся и молодых учёных, Петрозаводск, 03–23 апреля 2023 года. Петрозаводск: ПетрГУ, 2023. С. 12–14.

Халтсонен С. История ингерманландских финнов / пер. с фин. Д. Орехов. Санкт-Петербург: Гйоль, 2020. 544 с.

Цыпин В. Павловск в годы оккупации // Павловск [сайт]. Павловск, 2015. URL: https://vpavlovsk.ru/pavlovsk-v-god-okkupac (дата обращения: 08.11.2023).

Rahi-Tamm A. Tagasi esivanemate maale: eestlaste evakueerimine Loode-Venemaalt 1942–44 / A. Rahi-Tamm, A. Kuusik // Ajalooline Ajakiri. 2017. № 1 (159). S. 103–137.