T. 10, № 3. С. 63–67.

Право

2025

Для цитирования: Ильичёв С. А. Уголовно-правовая деконструкция акций против фестиваля «Совёнок-Фест» // StudArctic forum. 2025. T. 10, № 3. С. 63–67.

Экспоненциальное развитие информационно-телекоммуникационных технологий не только трансформирует социальные и экономические отношения, но и ставит перед системой уголовной юстиции вызовы принципиально нового порядка. Границы между виртуальным и физическим мирами становятся все более проницаемыми. Противостояния, возникающие в рамках анонимных интернет-сообществ, обретают потенциал к эскалации и переносу в физическую реальность, что порождает уникальные объекты для уголовно-правового исследования. В этой связи особый научный интерес представляет многолетний конфликт вокруг тематического фестиваля «Совёнок-Фест», который материализовался в серию скоординированных атак на его участников и организаторов.

Предметом конфликта стал ежегодный тематический фестиваль «Совёнок-фест», представляющий собой ролевое мероприятие, которое реконструирует вымышленную вселенную и атмосферу популярной визуальной новеллы «Бесконечное лето». Катализатором конфликта послужили обвинения, выдвинутые частью фанатского сообщества в адрес организаторов, в коммерциализации мероприятия и отходе от первоначальных, некоммерческих идеалов первоисточника. Эти обвинения, распространяемые через анонимные интернет-форумы, послужили идеологической базой для серии реальных противоправных акций. Характер нападений отличался широким спектром методов и изобретательностью: от ночных вторжений на территорию лагеря, сопровождавшихся подрывами мощной пиротехники и применением дымовых шашек с целью создания паники, до целенаправленного повреждения имущества, распыления в жилых помещениях химических веществ с резким запахом и актов вандализма. В отдельных эпизодах конфликт перерастал в прямые физические столкновения, а для атак использовались такие нетривиальные средства, как самодельные устройства для распыления жидкостей и даже беспилотные летательные аппараты для сброса предметов на территорию фестиваля.

Данный феномен выходит за рамки типичных криминальных сценариев. Его генезис и развитие неразрывно связаны с цифровой средой, а мотивация участников лежит в плоскости субкультурных противоречий, а не традиционных корыстных или насильственных побуждений. Это создает определенные трудности для правоприменителя, вынужденного адаптировать существующие нормы к нетипичным фактическим обстоятельствам. Как справедливо отмечает Е.А. Русскевич, «появление нового (информационного) способа совершения преступления не указывает априори на его большую опасность по сравнению с традиционным, но во многом свидетельствует о проблеме отставания социального контроля от развития общества и изменений в преступности» [Russkevich: 145]. Цель данной статьи — провести детальную уголовно-правовую деконструкцию акций, направленных против фестиваля, и предложить их наиболее адекватную юридическую квалификацию, выявив ключевые признаки и проблемы правовой оценки.

* * * * *

Для правильной квалификации деяний необходимо проанализировать их генезис и мотивационную основу. Конфликт вокруг «Совёнок-Феста» зародился на интернет-форумах как дискуссия между двумя группами: участниками и организаторами фестиваля, с одной стороны, и частью фанатского сообщества, с другой. Последние считали, что организаторы коммерциализируют и искажают идеи первоисточника — визуальной новеллы «Бесконечное лето», — извлекая при этом необоснованную прибыль и унижая рядовых участников. Изначально конфликт протекал в форме онлайн-дискуссий и интернет-травли (кибербуллинга), которая, по определению исследователей, представляет собой «преднамеренные оскорбления, угрозы, клевету или разглашение компрометирующей информации» [Gracheva: 136].

Цифровая среда стала идеальным инкубатором для радикализации оппонентов фестиваля. «Привлекательность совершения преступлений через интернет обусловлена рядом обстоятельств: иллюзией анонимности; транснациональным характером этих преступлений;... мгновенным обменом информацией; скрытностью интернета для подготовки преступлений» [Gracheva: 142]. Анонимность и эффект «эхо-камеры», где участники сообщества подкрепляют убеждения друг друга, способствовали формированию устойчивой идеологической платформы и чувства групповой правоты. В результате произошло смещение фокуса с виртуальной критики на реальное физическое противодействие. Недовольство переросло в намерение активно сорвать мероприятие, наказать его организаторов и участников, что и послужило непосредственным мотивом для совершения серии противоправных деяний.

Центральным вопросом является квалификация совершенных акций. Анализ их объективных признаков позволяет сделать вывод о наибольшей релевантности состава хулиганства (ст. 213 УК РФ)¹, причем в его квалифицированной форме.

Объектом данного преступления выступает общественный порядок. Под ним понимается сложившаяся в обществе система отношений между людьми, правил взаимного поведения и общежития, обеспечивающая общественное спокойствие, неприкосновенность личности и имущества. Действия нападавших были прямо направлены на подрыв этой системы в рамках конкретного, локализованного пространства — территории лагеря отдыха. Они грубо нарушали право участников фестиваля на спокойный и безопасный отдых, создавали атмосферу страха и враждебности. 

Объективная сторона состава выражается в грубом нарушении общественного порядка, явном неуважении к обществу, совершенном с применением предметов, используемых в качестве оружия. «Грубость» нарушения в данном случае не вызывает сомнений и проявляется в комплексе действий: во-первых, в способе совершения акций. Они носили характер внезапных, дерзких вылазок, зачастую в ночное время, что само по себе свидетельствует о пренебрежении к нормам общежития.

Во-вторых, в применении специальных средств для усиления устрашающего эффекта. Использовались мощные пиротехнические изделия (петарды, дымовые шашки), устройства для распыления химических веществ с резким неприятным запахом. Данные предметы, хотя и не являются оружием в строгом смысле слова, в контексте хулиганских действий использовались в качестве оружия, то есть как средство для психического (устрашение, создание паники) и физического (причинение дискомфорта, временной дезориентации) воздействия на потерпевших.

В-третьих, в публичности и демонстративности. Целью было не просто нанести вред, а сделать это максимально резонансно, с последующим освещением в интернете. Это подчеркивает направленность на унижение оппонентов и явное неуважение не только к ним, но и к обществу в целом.

Субъективная сторона характеризуется прямым умыслом и наличием хулиганского мотива. Именно анализ мотива является ключом к правильной квалификации. Несмотря на декларируемую идеологическую подоплеку («борьба за чистоту идей»), доминирующим мотивом выступает именно хулиганский. Его сущность раскрывается в желании противопоставить себя устоявшимся нормам поведения и конкретной социальной группе. Как отмечают О.Ю. Савельева и С.В. Кондратюк, «о "явности" неуважения лица к обществу, по мнению Верховного Суда РФ, свидетельствует умышленный характер нарушения общепризнанных норм и правил поведения, продиктованный желанием виновного противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное отношение к ним» [Савельева: 383]. Именно это стремление — демонстративно противопоставить свою группу («набегаторов») группе оппонентов («фистунов») и общепринятым нормам отдыха и безопасности — и лежит в основе совершенных деяний. Декларируемые «высокие» цели служат лишь самооправданием для совершения низменных, по своей сути, хулиганских действий.

Наконец, ключевым квалифицирующим признаком является совершение преступления группой лиц по предварительному сговору (ч. 2 ст. 213 УК РФ). Факт предварительного сговора неоспорим, поскольку акции планировались и координировались заранее через интернет-ресурсы, участники распределяли роли (разведка, непосредственное нападение, информационное освещение), согласовывали время и место атак, а также используемые средства.

Для точности квалификации необходимо отграничить рассматриваемые деяния от ряда смежных, но, на наш взгляд, неприменимых составов.

1) Массовые беспорядки (ст. 212 УК РФ). Несмотря на групповой характер и применение насилия в отдельных эпизодах, действия «набегаторов» не достигали степени общественной опасности, характерной для массовых беспорядков. Их тактика носила характер партизанских вылазок, а не открытого противостояния толпы представителям власти или уничтожения имущества в масштабах, присущих погромам. Как указывает С.А. Елисеев, «квалификация содеянного по ст. 212 УК РФ возможна лишь в случае агрессивных действий толпы в виде массового насилия, погромов, поджогов, уничтожения имущества» [Елисеев: 33]. Такого масштаба в ситуации «Совёнок-феста» не наблюдалось. Исследователи отмечают, что «оказание вооруженного сопротивления представителям власти во время массовых беспорядков не требует дополнительной квалификации по статье 318 Уголовного кодекса Российской Федерации» [Кургузкина: 383], что подчеркивает системный и масштабный характер насилия, которого в рассматриваемой ситуации не было.

2) Хулиганство по мотивам идеологической ненависти или вражды (п. «б» ч. 1 ст. 213 УК РФ). Этот аспект наиболее сложен для анализа. Участники акций были движимы определенной идеологией, но относится ли она к экстремистской? Представляется, что нет. Их ненависть была направлена не на социальную, религиозную или национальную группу в понимании законодательства о противодействии экстремизму, а на узкую субкультурную группу оппонентов. Это внутренний конфликт в рамках одного фандома. Более того, как указывают исследователи, хулиганский и экстремистский мотивы по своей природе антагонистичны. «Очевидно, что оба этих мотива (хулиганский и экстремистский) противоречат друг другу — в их основе лежат отличные в корне стремления, поэтому п. "б" ч. 1 ст. 213 УК РФ — экстремистский мотив необходимо исключить из нормы об уголовной ответственности за хулиганство — ст. 213 УК РФ» [Жиров: 106]. В нашем случае доминирует именно желание эпатировать и нарушить порядок, а субкультурная идеология выступает лишь как повод и оправдание.

* * * * *

Проведенная деконструкция позволяет сделать вывод, что совокупность акций, известных как «набеги на Совёнок-Фест», с наибольшей вероятностью должна квалифицироваться как хулиганство, совершенное группой лиц по предварительному сговору, в том числе с применением предметов, используемых в качестве оружия. При этом отдельные действия участников могут образовывать и самостоятельные составы преступлений, такие как умышленное повреждение чужого имущества или причинение вреда здоровью различной степени тяжести, что требует отдельной оценки в рамках каждого конкретного эпизода.

Данная ситуация является ярким маркером современной криминальной реальности. Она наглядно демонстрирует, как конфликты, зародившиеся в анонимной цифровой среде, способны порождать сложные, многоэпизодные и идеологически мотивированные преступления в реальном мире. Это подчеркивает актуальность дальнейшего научного осмысления правовой природы субкультурных конфликтов и необходимость адаптации существующих уголовно-правовых механизмов для эффективного реагирования на новые вызовы, брошенные обществу эпохой цифровизации.

Список литературы

Елисеев С.А. Определение массовых беспорядков в уголовных законах России // Вестник Томского государственного университета. Право. 2020. № 38. С. 32-41. DOI 10.17223/22253513/38/4

Жиров Р.М. Проблемные вопросы эволюционных изменений нормы об уголовной ответственности за хулиганство — ст. 213 УК РФ / Р.М. Жиров, З.А. Шибзухов, А.Р. Виндижев, Н.Н. Коновалов // Право и практика. 2018. № 4. С. 104-108.

Кургузкина Е.Б. Некоторые проблемы квалификации уголовно наказуемых массовых беспорядков / Е.Б. Кургузкина, Н.А. Власова // Пенитенциарная наука. 2024. № 4(68). С. 376-384. DOI 10.46741/2686-9764.2024.68.4.004

Савельева О.Ю. Хулиганство как преступление и административное правонарушение / О.Ю. Савельева, С.В. Кондратюк // Балтийский гуманитарный журнал. 2019. № 4(29). С. 382-385. DOI 10.26140/bgz3-2019-0804-0089

Gracheva Y. Criminal law treatment of deviant behavior in media and social networks / Y. Gracheva, S. Malikov, A. Chuchaev // Legal Issues in the Digital Age. 2021. № 1. P. 123-143. DOI 10.17323/2713-2749.2021.1.123.144

Russkevich E. Palingenesis of criminal law in the conditions of digital reality // Legal Issues in the Digital Age. 2021. № 1. P. 145-158. DOI 10.17323/2713-2749.2021.1.145.159